10.01.18

Литературный солдат

Известный литовский драматург Марюс ИВАШКЯВИЧЮС о «внутреннем Чингисхане», русском вопросе и мировой агрессии.

О Марюсе Ивашкявичюсе принято говорить с «интеллектуальным придыханием» — большой Автор, литературный солдат, драматург-провокатор и возмутитель обывательского сознания, заявивший, что «мировой тренд — это покаяние, а не убийство». С драматургом мы встретились в последний день Рождественского фестиваля: Марюс приехал в Новосибирск, чтобы увидеть реакцию сибиряков на спектакль «Изгнание», который показали артисты Театра Маяковского на сцене «Глобуса». В театральных кругах считается большим чудом, что на сцене московского театра идут сразу три спектакля живого автора Ивашкявичюса — «Кант», «Русский роман» и «Изгнание». В первых «строках» интервью Марюс сказал, что сейчас работает над очередной взрывоопасной пьесой, которую вряд ли разрешат к постановке в России.

 

— «Изгнание» — это об эмиграции литовцев в Англию. Почему именно эта тема заинтересовала вас как автора? Не слишком ли она «мелка» для четырёхчасового спектакля?

 

— Это, прежде всего, разговор о Родине — о том, где она находится. Этот вопрос особенно актуален во время всеобщего глобализма и стирания внутренних границ. По-моему, Родина остаётся там, на том конкретном месте, где и была. Родина — это не земля, это люди. Каждый из нас — часть своей страны. Получается, что, уезжая, мы увозим часть Родины. Но этот клочок не имеет никакого шанса выжить — оторванный от целого, он отмирает. Это понимаешь тогда, когда уезжаешь. В пьесе такое осознание происходит у каждого персонажа. Главный герой ставит себе задачу полностью преобразовать свою жизнь — внешние обстоятельства он изменяет, остаётся переделать всё внутри себя. Но это очень нелегко. И главное — пьеса абсолютно документальная. С конца 1990-х и по сей день у нас отмечается достаточно высокая эмиграция. Главное направление — Великобритания, сейчас добавилась Норвегия. Семь лет назад несколько человек, в том числе атташе по культуре посольства Литвы в Великобритании, предложили мне поехать в Лондон, попробовать поизучать нашу эмиграцию и, может, что-то из этого сделать. И я поехал в Лондон. Даже не надеясь найти то, что нашёл. О проблеме я знал поверхностно, но те истории, которые я изучал день за днём, меня потрясли! У меня не было иного выхода, как написать обо всём увиденном пьесу. Она иногда кажется парадоксальной, придуманной, но поверьте: она основана на реальных судьбах, в ней описаны живые люди, которые и по сей день продолжают там жить и работать.

 

— У главного героя Бена не получается перекроить себя на английский манер, потому что он не смог до конца изжить в себе «внутреннего Чингисхана». Откуда в простом литовском парне взялся этот монгол? Литва же всегда считала себя европейской территорией, особенно во времена Советского Союза.

 

— А для англичан литовцы — это выходцы из России, у них такой стереотип существует. Правда, литовцы с монголо-татарами чаще были союзниками против России. Но это было одно пространство — оно воевало между собой, перемешивалось... В целом это псевдофилософия главного героя: Бен ищет себя нового, пытается интегрироваться, стать настоящим англичанином. У него это не получается, он начинает искать причину. И находит ответ — у литовцев и англичан были разные базы, корни которых уходят в глубь веков. Весь западный мир объединён ценностями христианства, а мы, вошедшие в этот мир гораздо позже, были очень долго соединены монгольским фундаментом — то есть Чингисханом.

 

— У меня двоюродный брат — литовец, уехавший, как и ваш герой, в 90-х в Лондон. Музыкант с высшим консерваторским образованием работает охранником в ночном клубе, жалуется на жизнь человека «третьего сорта», но возвращаться в Литву не хочет, несмотря на то, что в стране прекратились перебои с газом и можно найти работу. Почему они не возвращаются?

 

— Потому что они застряли между небом и землёй. Они оторвались от родной земли и не прижились на чужой. Они всегда будут «между». В этом трагедия людей уехавших. Они не смогут больше жить на своей земле, потому что уже не «свои», но и там они всегда будут «чужие». Это — изгнание, понимаете? Я думаю, что и вы, здесь в Сибири, можете считать себя в изгнании: практически каждый из вас — потомок тех, кто приехал сюда из других земель, добровольно или по собственной воле — значения не имеет. Кстати, есть интересная идея, я бы сказал, даже метафизическая, — продолжения «Изгнания». Герои собрались в аэропорту, смотрят — на табло рейс на Вильнюс. Начинается движение: люди, чемоданы, регистрация... Вдруг табло гаснет, а, когда через пару секунд вновь загорается, на нём уже нет информации о рейсе на Вильнюс. Графа стёрта! Вообще. И больше не появляется. Некуда возвращаться…

 

— Вы считаете, что мировой тренд — это покаяние, а не убийство. И что нация, которая не сможет покаяться в собственных грехах, обречена на духовное вырождение. Скажите, как отнеслись ваши земляки к вашему призыву публично покаяться и пройти вместе путём, которым 29 августа 1941 года прошли евреи города Молетай, чтобы быть убитыми? Вы тогда сказали, что, «умирая, они знали, что Литва повернётся к ним». Повернулась? Получилось у вас?

 

— У нас в Литве любят говорить, что в смерти этих двух тысяч невинных людей виновата «группа уродов», никто не хочет брать на себя ответственность за это зло. Недавно был в Польше, они там слышали про Молетай и сказали: «Сегодня такое покаянное шествие в Польше невозможно». И я вам сейчас говорю, что через несколько лет в Литве такое шествие тоже станет невозможным, потому что весь мир идёт в сторону национализма. Я пишу про зло, которое может в нас проснуться, на мир наползает ненависть к «другому». Её подталкивают, и потом это уже может быть процесс, который останавливает только война… А шествие случилось тогда почти нечаянно. Я тоже был многие годы равнодушен к этой трагедии, но однажды до меня дошло, в каком городке я вырос — там, где в один день было убито две трети его жителей, евреев. И вдруг я увидел картину: на 75-летие трагедии приезжают потомки этих евреев, чтобы пройти скорбным путём от синагоги до страшной ямы, где лежат убитые, а мы, как тогда, в 1941-м, будем стоять и смотреть. И вновь повторим этот стыд. Я начал писать статьи на наш портал, и откликнулось много людей — из культурной сферы и политической. Тогда случился мощный эмоциональный отклик! Но сегодня всё уже не так… Уже всё чаще я слышу, что не нужно было этого делать, мы тут ни при чём. Национализм набирает силу. А что касается духовного вырождения нации, которая не покаялась, так здесь вопрос в том, что следующее поколение будет нести на себе этот груз. Посмотрите, мы поколение, которое живёт без войны, у нас нет этого истощения, а значит, есть силы признать ошибки своих дедов, так почему бы это не сделать? Почему бы не дать возможности следующему поколению духовно расти без этого внутреннего надрыва? Он же передаётся из поколения в поколение. А потом мы получаем Майдан, когда неравнодушные люди больше не могут жить во лжи и выходят на улицу.

 

— Да, и убивают своих соотечественников в Одессе.

 

— Это великое страшное зло. Этому нет прощения и объяснения.

 

— Как вы считаете, в России национализм возможен?

 

— Возможен. И он уже здесь, вы сами должны это видеть. Россия для всего мира сейчас играет роль агрессора. И началось это после всех крымских историй 2014 года, поэтому и к русским в мире такое отношение — все смотрят на вас сквозь призму тех событий. Хотя я помню то время, когда и русские, и литовцы, все вместе боролись за свою свободу на баррикадах и получили её, было трудно, но мы понимали, ради чего мы боремся, какую свою внутреннюю свободу отстаиваем. Очень жаль, что сейчас наши исторические пути разошлись, но надеюсь, что всё ёще вернётся.

 

— Наверное, лучше не надо нам сейчас говорить о «русском вопросе» — каждый из нас имеет право на свою точку зрения. Но я так же, как и вы, считаю, что гуманизм, здравый смысл и способность слышать друг друга когда-нибудь возьмут верх над разными «фобиями». А почему вас называют «литературным солдатом»?

 

— Я понял, что нельзя парить в небесах и делать красоту, закрывая глаза на то, что мир находится в острой фазе агрессии. Поэтому внутренне мобилизовался — я не щажу своих зрителей и задаю им со сцены самые страшные вопросы. Сейчас заканчиваю пьесу как раз об этом, но боюсь, что в России её нельзя будет поставить.

 

Наталия ДМИТРИЕВА | Фото Валерия ПАНОВА

back
up